И оживут слова. Часть II - Наталья Способина

А еще мне очень хотелось сбежать из-за стола, потому что я остро чувствовала, что мне здесь не место. Однако стоило мне сгрузить посуду в таз в сенях, как подбежавшая тут же девочка ловко меня оттеснила и схватилась за кувшин с водой. У Златы и без меня были помощницы, так что мне пришлось идти обратно. Радима не было, и на мой вопросительный взгляд Злата пояснила, что он ушел за рукоятью для кинжала. Мол, купил, давеча, а Олегу так и не успел показать. Сам Альгидрас сидел за столом, чуть сгорбившись, и отстукивал пальцами какой-то ритм. Он явно находился в задумчивости и даже не посмотрел в мою строну. Меня же посетила мимолетная мысль: откуда Альгидрас может знать хоть что-либо о ритмах? Я ни разу не слышала музыки в Свири и не видела ни одного музыкального инструмента. Может быть, повода не было, но что-то все равно мне подсказывало, что музыка — не слишком обыденное явление здесь. Тем более такая ритмичная. Если уж и должны существовать здесь какие-то инструменты, то скорее щипковые.

Однако Альгидрас отбивал драйвовый ритм.

— Что ты выстукиваешь? — спросила я.

Пальцы Альгидраса замерли над столешницей, он повернулся ко мне всем корпусом и посмотрел так, словно мой вопрос был очень личным. Впрочем, может, так и было. Кто их тут поймет?

— Старинная хванская мелодия? — предположила Злата.

Альгидрас медленно покачал головой, и еще до того, как он это сделал, я уже откуда-то знала, что к хванам эта мелодия не имеет никакого отношения.

— Это старая песня морских разбойников, — ответил он медленно, все еще глядя мне в глаза.

«Меня воспитал старый разбойник», — вспомнила я его слова, сказанные Миролюбу. «Его имя Харим», — сказал он мне позже. Мне вдруг захотелось спросить, считает ли он себя хваном при таком раскладе? Его матерью была Та, что не с людьми, половину своей жизни он прожил в монастыре среди чужих людей, на острове собственный отец принес его в жертву кварам, вырастил же его и вовсе старый разбойник, который вообще неизвестно к какому народу принадлежал. Кем же он должен себя чувствовать?

— Споешь как-нибудь? — спросила я вместо этого.

Ожидала, что либо он, либо Злата рассмеются, однако Альгидрас повел плечом и произнес:

— Ты все равно не поймешь ни слова.

— На каком она языке? — спросила я, хотя уже знала, что, независимо от ответа, я просто хочу это услышать.

— На хванском! — совершенно нелогично заключила Злата.

Во взгляде Альгидраса, по-прежнему обращенном ко мне, что-то дрогнуло:

— На старо-кварском, — негромко, но отчетливо ответил он.

Злата охнула, а я невольно моргнула. Альгидрас смотрел прямо на меня, и я снова ловила себя на том далеком ощущении, которое возникло у меня в нашу первую встречу. Я знала его настоящее имя. Но это все, что мне было известно о нем достоверно. Прошло почти два месяца, но ничего не изменилось. Он позволил увидеть лишь какие-то детали своего прошлого, кусочки цветной мозаики, которые, как я отчетливо вдруг поняла, не складываются в единую картину. Я по-прежнему не знала о нем главного. Кто он? И какую игру ведет?

Мысль об игре тоже оформилась совершенно отчетливо. Сначала я даже не поняла почему она пришла мне в голову, а потом мой мозг зафиксировал то, что Альгидрас, сидевший сейчас за этим столом, совсем не похож на себя самого еще недельной давности. В нем словно появилась какая-то сила. Я отдавала себе отчет в том, что смотрю на человека, который едва не умер меньше недели назад. И что совсем недавно видела его раздавленным, обессиленным, израненным мальчиком. Того мальчика больше не было. Этот Альгидрас был собран и уверен в себе. А еще его щиты вновь стояли наглухо, и до меня не долетало даже тени его эмоций.

Скрипнула дверь, и вернулся Радим, прервав нашу игру в гляделки. Он посмотрел на Злату с непередаваемым выражением лица, некоторое время молчал, а потом осторожно произнес:

— Все покои обыскал. На полочку убрала. За горшочки с мазями.

Злата непонимающе смотрела на мужа несколько секунд, а потом прыснула:

— Я не со зла. Зимка отвлекла, а я горшочек ставила, да рукоятку в руках держала. Вот вместе их и прибрала, да забыла.

Щека Радима дернулась, но он тут же расплылся в широкой улыбке.

— Следи теперь за всем, воевода. А то меч свой в сундуке с приданым найдешь, — улыбнулся Альгидрас.

Радим покачал головой и протянул ему рукоять. Альгидрас принял рукоять, вырезанную из кости, стал вертеть ее так и эдак, провел ногтем по линии узора. Я поняла, что меня не вдохновляют их мужские игрища, и открыла было рот, чтобы сообщить Злате, что выйду во двор, как мой взгляд, скользнув над склонившимся Радимом, упал на притолоку над дверью в их со Златой покои. Я так и застыла с открытым ртом, не выдавив ни звука. Во сне, будучи Всемилой, я не обратила никакого внимания на эту резьбу. Я даже не уверена была, видела ли я ее целиком или же только фрагмент. А сейчас я стояла и смотрела на копию узора, вышитого на нарядном платье Всемилы. Том самом платье, в котором я вышла на берег встречать князя. Я вспомнила, как расширились глаза Альгидраса, когда он увидел в тот день узор. С усилием отведя взгляд от резьбы, я посмотрела на мужчин. Радим опирался ладонью на стол и нависал над сидящим Альгидрасом. Мой взгляд зацепился за выступившие позвонки над воротом рубахи хванца. Мимоходом я отметила, что он снял повязку с шеи. Как тогда он ответил Всемиле про резьбу? «Это для мужниной жены… А коль такой узор вышьешь, беду накличешь…»?

Мое сердце пропустило удар и понеслось вскачь. «Кто ты?» — вновь захотелось мне спросить. Откуда ты на самом деле? И что стоит за твоим умением говорить с теми, кого сторонятся люди? Почему ты можешь делать то, что недоступно другим? Хванов считали чудесниками. Ты такой потому, что хванец? Впрочем, я ведь видела, как погибла твоя деревня. Были бы вы чудесниками… Как тогда сказал князь Добронеге? «Не жег бы твой сын погребальные костры…»?

Что это за святыня? Кого она хранит? Как? От чего?

Мир словно замер и начал потихоньку ускользать, как бывало, когда вот-вот появятся какие-то видения. Я отстраненно обратила внимание на то, как напряглась спина Альгидраса, как он медленно выпрямился и передал рукоять Радиму, что-то сказал Злате, вызвав ее смех, а потом крутанулся на лавке, перебрасывая ноги, и уже через секунду стоял передо мной.

Я не сразу поняла, что он от меня хочет, потому что не расслышала его слов за звоном в ушах. А потом почувствовала на своей ладони его горячую руку. Альгидрас улыбнулся и потянул меня к выходу. Я бросила взгляд на Радима, но тот что-то говорил Злате и на нас не смотрел.

Звон в ушах стал почти нестерпимым. Мир задрожал и казался теперь совсем нереальным, и только рука Альгидраса была точно якорь, удерживавший меня в этой части вселенной.

Я шагнула в сени, запнувшись о порог, и тут же почувствовала, как он сжал пальцы. Он что-то сказал, но я опять не расслышала. Альгидрас пропустил меня вперед и крепко обхватил за талию, не давая упасть. Как в немом кино я увидела, как прыснула моющая посуду девчонка, вспомнила, что Альгидрас всегда вызывает у нее такую реакцию, и наконец оказалась на свежем воздухе. Ухватившись за перила крыльца, я вдохнула полной грудью. Я хватала ртом воздух, словно только что вынырнула из воды, и никак не могла надышаться. Рука Альгидраса переместилась с моей талии на спину, потом на шею. Его ладонь коснулась моего затылка легким успокаивающим жестом. Пальцы запутались в моих волосах и помассировали кожу головы. Дурнота стала отступать, и мир немного прояснился. «Все-таки чудесник!» — промелькнула мысль.